Читать книгу "Безумие  - Ринат Валиуллин"

– Как рационально, – подлил я Шиле вина. «А дети? Какие у них могли бы быть дети? Наверное, такие же очаровательные негодяи вроде меня. Хотя какой из меня негодяй».

– Я всегда старалась быть рациональной, но выходило паршиво. С глупыми было неинтересно, с умными страшно, вдруг они умнее меня окажутся.

… – Йога очень помогает.

… – Больше всего не люблю пить сладкое.

… – Мне кажется, женщины не умеют анализировать.

… – Еще как умеют, они делают это, пока тебя нет дома. Берут на анализ отношения, то и дело обнаруживая там низкий уровень сахара и тестостерона.

… – Суббота всегда начиналась поздно. На улице уже темнело, а я только садился завтракать. Чтоб я так жил.

… – Наши встречи со старыми друзьями были по большей части похожи на отчёт о проделанной работе, чего добился, какой ценой, во сколько лошадиных сил.

Проследовала череда ничего не значащих анкетных данных. Артур залил мне в душу столько вина, что ей стало гораздо легче, и что мне больше всего понравилось, что он не стал меня трогать в ту ночь, он понимал, я была растроганна им, но совсем другим.

Тем вечером взгляд мой упал в её декольте, да там и остался. Сначала мы долго гуляли. Мы оба знали, что это был путь домой, ко мне домой.

Она держала его под руку, теперь они шли связанные покусанными мелкими разочарованиями локтями. Мелочь осталась в прошлом. Теперь наши тела то и дело разворачивались друг к другу, как по команде. В его глазах потрескивал огонь, и мне было тепло.

Звёзд не было видно, никто не отправлял нам света, даже за нал. Даже в долг, как самым человекообразным, самым разумным из них. Деньги вперёд – будут вам звёзды. Свет нужен был даже космосу. Свет погас неожиданно. Теперь не видно, что у нас не то что на окраине, но даже того, что под носом творится. Окно дышало темнотой. В доме напротив тоже света не было. И у космоса есть своя окраина, никто не торопится её поглощать, хотя галактика расширяется, все знают о её жадности в покорении пространств, так недолго и подавиться. Однако для того, чтобы не подавиться тоже нужна страсть, а прежде всего голод. Со свечкой я иду по тёмному, словно космос, коридору, к кухне, зажечь конфорку, хорошо, что у меня плита на газу.

Проходя мимо входной двери, слышу, что там уже вышли соседи, значит, не я один остался без света, без Интернета. Скорее бы белые ночи и лето. Солнце, по сути, и есть огромная свеча, а летом – газовая горелка, от которой мы всецело зависим. И стоит только ей захотеть одиночества, уйти в себя, как тут же начинаются шептания за стеной облаков: «Что за лето? Что за погода?» Через несколько часов кто-то включит свет. До этого времени ещё есть несколько часов сна. Я забираюсь обратно в постель, обнимаю Шилу. Она пускает меня в свой сон.

* * *

Достаточно встретить свою женщину, чтобы понять, что этот мир не подарок, даже если вы подарите ей его, упаковав и перевязав лентами. Ей всегда будет хотеться чего-то большего… Когда дома было всё плохо, он шёл к ней. Гладил её, что-то говорил. Он заводил её. Потом долго сидел внутри. В эти минуты казалось, только машина понимала его. Ехать было особо некуда, я гонял по пустынным, таким незнакомым ночью улицам, потом выезжал в пылающий жизнью центр. Протыкал своим авто веселье насквозь, сбрасывал пар, слушал радио и возвращался обратно домой, где каким-то чудесным образом всё налаживалось, как неожиданно заработавшая после поломки, но без ремонта, какая-нибудь техника:

– Может, в бар сегодня?

– А как же здоровый образ жизни?

– Может, с понедельника?

– А сегодня какой?

– Четверг, – ответил, не задумываясь, я.

– А завтра?

– Не знаю, могу только сказать, что пятница – это гамак, в котором уже не до работы, просто хочется раскачиваться с бокалом вина до первой звезды.

– То есть пока я не подойду.

– Снизойдёшь, – лежал я на диване, задрав ноги на его спинку. Звезда снисходила.

Если что-то не складывается в отношениях, разложи диван. Вдвоём разлагаться веселее. Глядя на Шилу, действительно хотелось лечь в гамак меж двух пальм и валяться там до воскресенья, открывая глаза лишь для того, чтобы сорвать банан.

* * *

– Может, в цирк сходим? – бросила наживку, ломая зубами печенье, Шила, когда мы пили чай.

– Мне и дома его хватает.

– Я слышала, что приехали индийские слоны, – убеждала Шила.

– Розовые?

– Само собой, ты знаешь, что они все розовые изначально, только надо их как следует помыть, – начала она клянчить.

– Слона? Помыть? Если только на автомойке для грузовиков.

– Я поняла, ты не любишь слонов, – сделала вид, что обиделась.

– Люблю, – взял я с полки выточенную фигурку шахматного слона.

– А где хобот? Слон без хобота – всё равно что мужчина без… Ну, ты понимаешь? – провоцировала.

– Я тебя понимаю.

– Ну, так мы идём в цирк? – сделала контрольный.

Вся наша жизнь была сплошным цирком из нелепых слов и поступков. Слова всё поступали и поступали, некоторые пролетали со свистом, другие западали, собираясь в большие кучи, из которых они когда-нибудь могли стать поступками:

– Ты не видела мои тапочки? Точнее, один тапок, – почувствовала Шила, что ноги её подмерзают.

– Может, хватит…

– Нет, одного мало, я комфорт люблю, – нашла она один под кухонным столом.

– Может, хватит строить из себя Золушку, – вышел я из кухни и пошёл в свой кабинет.

… – Где ты был? – удивлённо спросила меня жена, будто я только что вернулся домой.

– Тапок твой искал, – не стал я включать свет в спальне.

– До трёх что ли? – темнота говорила голосом Шилы.

– До двух.

– Нашёл?

– Нет.

– Хотя бы один.

– Один я нашёл.

– Один мне и нужен был.

– Так нужен?

– В два часа ночи? Нет. Ложись уже спать.

– Ты меня ещё любишь?

– Не надо флиртовать с тем, кто тебе дорог.

– Это похоже на флирт?

– Нет, после полуночи не бывает флирта, голый съём.

– Какое грубое существительное.

– Это не существительное, это глагол, – не сдавалась Шила.

– Ну, да, если вовремя не расставить точки над. Шила, я тебя съем.

– Почему мужчины так не любят женщин.

– Да любят они, но не всегда так, как хотелось бы им.

– Нет предела совершенству.

– Да, но есть границы дозволенного.

«Женщину надо любить, иначе она начнёт кусаться. Или чего хуже, нацепит на себя намордник молчания». Сдался я, залёг рядом с женой, обнял её и закрыл глаза на все её капризы.